Мужчина ее мечты - Страница 47

— Пока сомневаюсь. Не хотел бы выглядеть ревнивцем, который фискалит на удачливого соперника. Она же не слепая — видит, как он состоятелен.

— Я имею в виду не его деньги, а возможный род занятий.

— Так ведь за руку я его не хватал. Не уверен, что смогу предъявить что-то более серьезное, нежели смутные подозрения. Да бог с ним, главное — ввязаться в бой, а там видно будет, как говаривал Наполеон Бонапартович… Ты вот лучше скажи, шафером на свадьбе будешь?

— Если доживем, то ты просто от меня не отвертишься, — рассмеялся Макс, и кожа возле его носа собралась смешными морщинками. — Тут главное — невесту уговорить.

Когда он вот так смеялся, то ужасно походил на того третьеклассника, с которым Игорек Разумовский подрался в первый раз на школьном дворе.

— И еще, — продолжил Макс, внезапно становясь серьезным. — Может, ты и не понял, но для меня это вопрос жизни и смерти. Интуиция подсказывает, что если заново всплыла старая история, то очень скоро возьмутся и за твоего покорного слугу. Хотя бы для того, чтобы подчистить все «хвосты». Ты же знаешь, как в нашей конторе любят аккуратность…

Глава 11

Очень смешно, когда японец пытается говорить по-русски. Только тогда осознаешь, сколько слов с буквой «Л» есть в нашем языке. Японцы ведь вместо «л» произносят «р». Не дай вам бог услышать как-нибудь нежное признание «Я тебя рюбрю». Тут перед вами стоит сверхзадача: сохранить нежное и восторженное выражение лица и не рухнуть со смеху куда-нибудь под ложе любви.

В зале Уэсуги работал с переводчиком. Мы с ним говорили по-японски.

Язык хранит такие тайны человеческой души, какие невозможно представить умозрительно.

В японском языке нет слова «ложь». Оно им не нужно — ведь японцы никогда не лгут. Отсюда знаменитая недоговоренность японских стихов и картин, застывшее великолепие их храмов и маленькая вечность, спрятанная в карликовом деревце — бонсаи. Бонсаи живет бесконечно долго, это своеобразное обещание бессмертия. Европейской женщине нужно знать и помнить это, когда она слышит слова: «мои чувства к тебе — это карликовое деревце». Произведение искусства, которое никогда, по определению, нельзя завершить. Можно только бесконечно ухаживать. И он ухаживал терпеливо и нежно, и около него я расцветала, как диковинный цветок, нашедший наконец пристанище в этом мире.

Мы понимали друг друга без слов. Это был человек, которому не страшно доверить всю себя — от края и до края, не оставляя запасных аэродромов на крайний случай. С ним не могло возникнуть этого крайнего случая, ибо он умел слушать и никого не судил. Был предан, но не требовал взамен такой же преданности, был мастером, но не кичился этим, а лишь полагал себя обязанным учить тех, кто не столь умея. Он принимал на себя ответственность за все, он защищал и оберегал, — наверное, именно так выглядит настоящее, подлинное величие. Уэсуги Нобунага подарил мне совершенно иной мир, нежели тот, в котором я жила до него. Это нельзя передать на словах, потому что главным было молчание. Как изобразить молчание на бумаге? Оставить чистый лист?

У меня сохранилось только одно его письмо. Оно похоже на пересказанную фотографию, внезапно остановленное мгновение. Торопилось мгновение куда-то по своим делам, а один безумный японец поймал его за хвост, распластал на листке бумаги, засунул в конверт и отправил своей возлюбленной. Это ли не подвиг во имя любви?

Я перечитываю письмо Нобунага так же редко, как смотрю в холодные бледно-голубые глаза Жоржа на единственной сохранившейся у меня фотографии.

Жорж глядел в объектив фотоаппарата, а не на меня, и потому во взгляде его нет даже тени того прекрасного чувства, которым он столь щедро одаривал меня на протяжении многих лет. Уэсуги любил меня так неистово, что считал смешным писать об этом, — как передать на бумаге бесконечность? Прислать тонну пустых листов? Поэтому ни слов любви, ни любящего взгляда не осталось мне. Осталась прекрасная и светлая память. И все равно это гораздо больше того, на что может рассчитывать любой человек.

* * *

Только сегодня Даос осознал, каким непререкаемым авторитетом он пользуется в известных кругах, какой потенциальной властью обладает. Может, загадочный гость Координатора (которого Абессинов уже успел про себя окрестить «Алисой из Зазеркалья», для простоты сократив до «Алисы») и полагал, что он неуловим, но его инкогнито Владимир раскрыл за двенадцать часов. Недурной, согласитесь, результат. Однако обстоятельства, призванные прояснить ситуацию, только окончательно ее запутали.

Володя Абессинов полагал, что за свои тридцать с лишним лет — как-никак возраст Христа уже на носу — научился вполне сносно разбираться в людях и определять, на что они способны, а на что — нет. Милая Ника, безусловно, необычная барышня, он сознавал, что влюблен в нее по уши, а следовательно, необъективен, однако совершенно не мог представить себе, что может связывать ее, почти девочку, с такой могущественной и опасной организацией, как КГБ. Она была слишком мала в те времена, когда существовала фирма с таким названием, и, конечно, никак и никому не могла перейти дорогу. Грешным делом Володька полагал, что Ника оказалась не простым программистом, а крутым хакером и умыкнула у какой-то организации достаточно солидную сумму, чтобы побудить некое руководящее лицо к соответствующим репрессиям. Однако самая правдоподобная теория не подтвердилась. Оставалась еще вероятность, что подобным путем Ника добыла не деньги, а информацию о днях минувших. Но кого теперь интересует прошлое и что бы она стала с такой информацией делать? Шантажировать участников каких-либо событий? Невероятно. Она не относится к этой породе людей. Но даже если и относится, то технически осуществить подобную операцию в случае с «Алисой» крайне сложно, чтобы не сказать — вообще невыполнимо.